Крамола и средства ее предупреждения в представлении основателя династии Мин

(1368–1644)
 
С середины XIV в. центральные и юго-восточные районы Китая, находившегося под властью монгольских правителей из династии Юань (1271–1368), были охвачены целым рядом антиправительственных восстаний. Они возглавлялись различными лидерами, не только сражавшимися с общим врагом, но и соперничающими друг с другом в борьбе за расширение подвластных территорий и в конечном итоге за императорский престол. После долгой и упорной борьбы одному из таких лидеров – Чжу Юань-чжану (1328–1398) удалось сломить своих соперников, изгнать из страны монгольских властелинов и в 1368 г. провозгласить себя основателем новой правящей династии Мин. К власти пришла новая правящая верхушка из родичей, сподвижников и помощников провозглашённого императора в содружестве с определённой частью прежней центральной и местной господствующей элиты.
 
Перед претендентом на превращение своей, добытой силовым путем, власти в легитимно-династическую, стояла задача удержания престола и всемерного укрепления своих внутриполитических и внешнеполитических позиций. Конечно, он и его сподвижники действовали не на пустом месте: в стране существовала богатейшая политическая и идеологическая традиция организации и функционирования государственного управления, обогащённая, в частности, и опытом неоднократной смены правящих династий в прошлом. И всё же, конкретная ситуация в каждом из таких случаев вынуждала действовать не только по устоявшемуся шаблону.
 
Действительно, ситуация в стране была отнюдь не спокойной. Изгнанные монгольские ханы не отказывались от претензий на императорский престол. Юго-западные районы Китая оставались вне контроля минских властей вплоть до 1382 г., а крайние северо-восточные – до 1387 г. Некоторая, хотя и небольшая, часть правящей элиты (чиновно-учёного сословия) не приняла новой власти. Значительная часть приняла, но при первых же крупных неуспехах правящего дома могла выйти из подчинения. Продолжительные восстания и междоусобицы предшествующих почти двадцати лет привели к немалому разорению целого ряда районов страны, переделу собственнических прав на землю, прав на властные полномочия и связанные с этим привилегии. Всё это не способствовало стабильности положения в стране.
 
В этих условиях Чжу Юань-чжан и пришедшая с ним к власти правящая верхушка, настоятельно нуждаясь во всемерной легитимизации своего преобладания, приступили к существенным преобразованиям в административно-управленческом аппарате империи (в совокупности, охватывающей конец 70-х – начало 80-х годов XIV в., их можно назвать реформой), что закрепило в их руках реальные властные полномочия, и созданию нового корпуса законов – юридического обоснования власти. Последнее, правда, было в какой-то степени традиционно: почти каждая новая правящая династия в Китае создавала свой законодательный свод. Причём, многие законодательные нормы целиком [или почти целиком] переходили из кодекса в кодекс на протяжении столетий. Это имело место и при Мин. Но наряду с основным сводом – «Да Мин люй» (大明律 – «Законы великой династии Мин»), – было составлено ещё несколько собраний установлений и распоряжений, имевших силу закона. В частности, одним из весьма ценных и интересных для историков памятников такого рода является «Цзу сюнь лу» (祖訓錄 – «Записи заветов Родоначальника»), составленный в 1369–1373 гг., затем неоднократно несколько переделывавшийся, и в окончательном варианте 1395 г. получивший название «Хуан Мин Цзу сюнь» (皇明祖訓 – «Заветы Родоначальника царствующей династии Мин», далее – «Заветы»).
 
Этот имеющий силу закона сравнительно небольшой свод правил и рекомендаций, долженствовавших в первую очередь регулировать действия государя и привлекаемого к управлению клана его родичей, характерен тем, что, несмотря на участие в его написании сановников из центральной правительственной Палаты Чжуншу, а затем (после её упразднения в 1380 г.) учёных мужей из придворной Академии Ханьлинь, в нём можно чётко проследить намерения и устремления самого государя, заставлявшего переделывать его 7 раз (см. [1, с. 1580]). Основная идея, пронизывающая свод, – это констатация особых прав основателя династии, наставления и установки, призванные обеспечить династическую преемственность на максимально длительный срок. Содержание вошедших сюда тринадцати разделов довольно разнопланово. Но во многих из них можно проследить упоминания о возможных кознях и противодействии конкретно не определённых людей, а также рекомендации, как поступать в данном случае.
 
Этот мотив не представляется ни случайным, ни удивительным. Жизненный опыт Чжу Юань-чжана (выходца из простой крестьянской семьи, рано осиротевшего и познавшего бедность, заставившую его искать прибежище в буддийском монастыре, и прошедшего затем путь от солдата до главнокомандующего, в длительной, наполненной не только военными подвигами, но также интригами и дипломатическими ходами борьбе за высшую власть в стране) способствовал, наряду с прочим, появлению и сохранению в его характере обострённого чувства подозрительности и недоверия к людям вообще и ближайшему окружению в частности. Об этом есть прямые свидетельства в тексте его «Заветов»: «[Я] был постоянно озабочен и обеспокоен, принимал меры предосторожности, предотвращая [возможные] беды... [Я] также весьма познал [присущие] людям искренность или же притворство... Добро и зло, правду и ложь в человеческой натуре – всё [пришлось] испытать» (см. [1, с. 1579, 1585]).
 
Такой психологический настрой, который можно назвать ощущением «осаждённой крепости», отнюдь не исчез после воцарения Чжу Юань-чжана. Свидетельством тому могут служить несколько сопровождавших его царствование масштабных террористических кампаний против внутренних «врагов», инициированных лично им самим и уносивших в каждом случае десятки тысяч человеческих жертв, в подавляющем большинстве абсолютно невиновных (см. [4, с. 54–65]). Можно предполагать, что отмеченный настрой послужил побудительным мотивом к стремлению основателя династии Мин в делах управления прежде всего опираться на своих кровных родичей, создав своеобразную удельную систему и параллельно отстраняя от власти и устраняя физически (в ходе упомянутых кампаний) своих давних соратников и сподвижников (см. [3, с. 32–34]).
 
Попробуем проследить, в каком конкретном контексте проявляется мотив о внутренней крамоле в названном выше историческом памятнике. Примечательно, что во вводном разделе упоминаются причины, которые, по мнению автора, послужили питательной средой для открытого или же скрытого сопротивления новой власти. В целом, говоря современным языком, – это длительный период мятежей, противостояния и произвола, через который прошла страна. Именно эти обстоятельства привели к появлению на исторической арене целого ряда «местных военных предводителей (羣雄 – цюнь сюн), обладавших силой и храбростью», которых «было крайне трудно подчинить» (см. [1, с. 1580]). Но помимо того, смута в стране самым отрицательным образом повлияла и на весь народ: «Крайне трудно удержать в положенном порядке народ, целое поколение которого [выросло во время] мятежей, и который, стремясь преодолеть бедствия войны, пристрастился к коварству и хитрости» (см. [1, с. 1580]).
 
В какой-то степени пружиной внутреннего сопротивления называется и инертность традиционного сознания как народных масс, так и правящих интеллектуально-чиновных кругов: «Ведь простые люди и учёные-конфуцианцы в большинстве своём [склонны] одобрять древние [порядки] и порицать современные» [1, с. 1580]. Наконец, повинной оказывается и «мягкотелая политика династии Юань», то есть свергнутых с престола и изгнанных из страны монгольских властителей Китая (см. [1, с. 1579]).
 
Носители крамолы чаще всего обозначаются в тексте «Заветов» двумя разными иероглифами, имеющими одинаковое чтение, – цзянь (奸, 姦) и це­лый спектр общих отрицательных значений: «коварный, вероломный, лукавый, злодей, негодяй, мошенник, подлый, хитрый, фальшивый, предатель, изменник» [5, т. 2, №3866, т. 4, №15333].
 
Вероятнее всего, именно это понятное для читателя-современника событий последнее содержание и вкладывалось в данном контексте в отмеченное понятие. Кроме того крамольники называются «своевольными» (頑 вань; этот иероглиф имеет также значения: «глупый, неразумный, тупой, невежественный, упрямый, жадный, корыстный, плохой, скверный, вредный» [5, т. 4, №14122]), «порочными» (刁 дяо, [5, т. 3, №7069], имеет также значение «хитрыми, коварными, злыми, жестокими, дурными, несправедливыми, развратными») и «обманщиками» (詐 чжа [5, т. 2, №3318], имеет также значения: «ложный, притворный, поддельный, хитрый, ловкий, коварный»). Как видим, круг негативных понятий, вкладывавшихся в перечисленные определения, во многом представляет собой некое целостное единство.
 
Хотя в непокорстве, как отмечалось выше, подозревались и занимавшие привилегированное положение чиновники, и народ (напомним, что традиционное социальное деление в Китае строилось именно на существовании этих основных категорий), главным источником зла основателю династии Мин виделась всё же учёно-служилая среда. «Зловредные чиновники постоянно извращают законы», чтобы «ввести [государя] в заблуждение», – сетует составитель «Заветов» (см. [1, с. 1580]). К «зловредным» также причисляются служащие административного аппарата, которые препятствуют или же будут препятствовать поступлению на высочайшее имя докладов с дельными и полезными предложениями, вне зависимости от своего высокого или же низкого поста (см. [1, с. 1607]). «Изменнические замыслы порочных людей» усматриваются и в стремлении поссорить и разобщить государя с его ближайшими родичами, которым давались определённые управленческие права в выделяемых им уделах (см. [1, с. 1596]). «Вероломство» видится и в том случае, если какие-либо подданные дерзнут подать доклад с предложением применять слишком суровые наказания тогда, когда обстоятельства и общая обстановка этого не требуют (см. [1, с.1586]). В этом угадывалось стремление разжечь недовольство и спровоцировать беспорядки. «Коварство» может обнаружить себя и в усиленном восхвалении перед императором (в виде соответствующих докладов на его имя) кого-либо из крупных сановников. Здесь подозревается сговор, в результате которого протежируемый может получить слишком большие привилегии и власть, и тем самым оказаться столь могущественным, чтобы попытаться свергнуть правящую династию. В качестве примера подобного развития событий называется переворот, совершенный Ван Маном в 8 г.н.э. (см. [1, с. 1608, 1609]).
 
«Заветы» также предупреждают потомков-правителей, что каждый их выезд за пределы дворца может быть использован затаившейся оппозицией в своих целях: «Опасаюсь, что лукавцы могут воспользоваться [этим] случаем и творить всяческий обман, выдавая несуществующее за действительное, а действительное за несуществующее, [тем самым] препятствуя выезду и возвращению [государя]» (см. [1, с. 1605]). Опасность подстерегает монарха и в его собственном дворце во время приёмов сановников, увеселений и даже любовных утех в гареме. Для предостережения приводится пример императора Ин-цзуна из династии Юань, убитого в опочивальне своей жены в 1323 г. (см. [1, с. 1593, 1594, 1599]). «Если положиться на спокойствие и забыть о предосторожности, то вероломные люди получат возможность [для осуществления своих] планов и [будет] невозможно обезопасить самого [государя и сохранить] государство», – предостерегает текст «Заветов» (см. [1, с. 1593])
 
Особое недоверие Чжу Юань-чжана вскоре же после его воцарения стали вызывать чэнсяны (в научной литературе условно переводятся как «канцлеры») – вторые, после государя, лица, возглавлявшие весь огромный административно-управленческий аппарат китайской империи. В 1380 г. занимавший этот пост Ху Вэй-юн был обвинён в заговоре и казнён, за чем последовали массовые казни и ссылки его «сторонников», исчислявшихся десятками тысяч человек, и ликвидация центральной правительственной палаты Чжуншу. Эти события нашли отражение в «Заветах» куда была включена специальная статья, мотивировавшая опасность и ненужность чэнсянов и запрещавшая преемникам восстанавливать эту должность. В ней утверждается, что в древности (по традиции восхваляемой как некий «золотой век») не существовало должности чэнсяна, а как только её ввели при династии Цинъ (221–207 гг. до н.э.), – обозначились внутренние противоречия и династия быстро пала. Дальнейшее развитие событий представляется следующим образом: «Хотя и были [отдельные] мудрые чэнсяны, но среди занимавших эту [должность] были в большинстве своём недостойные люди, которые самоуправствовали и расстраивали дела правления» [1, с. 1586]. Такая оценка, безусловно, отражает мнение Чжу Юань-чжана о канцлерах, исходя из собственного опыта и опасений, и заострена не на прошлое, а на текущий момент и на будущее.
 
Далее следует авторское кредо: «Ныне, при нашей династии, [должность] чэнсяна упразднена... Руководство всеми делами [осуществляет] Императорский двор. Благодаря этому [в стране царит] устойчивость. [Моим] потомкам, когда они впоследствии станут императорами, ни в коем случае не разрешается учреждать чэнсянов» [1, с. 1586,1587]. Более того, все предложения на этот счёт со стороны кого-либо следует считать крамолой и беспощадно карать их инициаторов: «Если какие-либо подданные дерзнут подать доклад с просьбой об учреждении [чэнсянов], то высшие гражданские и военные сановники [должны] незамедлительно [составить] обвинение, схватить [этих] преступников и четвертовать [их], предав смерти всю [их] семью» [1, с. 1587].
 
Предательские козни видятся составителю «Заветов» и в возражениях каких-либо сановников по поводу принятия двором тех или иных решений: «Возражения [какого-либо] одного чиновника нельзя считать обязательным [препятствием]. Когда же это слова [какого-либо] отдельного человека, [сказанные] в свободное [от службы] время, то тем более [следует с этим] разобраться» [1, с. 1599]. Еще жестче предписывалось поступать с теми, кто осмелится возражать против тех или иных положений, записанных в «Заветах». Таковых предписывалось «казнить без колебаний» (см. [1, с. 1683]).
 
Возможность «умысла непокорства» предполагалась Чжу Юань-чжаном даже со стороны кровных родичей государя, которые могут «безрассудно косо взирать на того, кто [занимает] Великий престол» и родичей императрицы. Это, предупреждал он, ведет к раздорам в правящем доме. «[Когда же] в собственном [правящем] доме нет согласия, то люди со стороны [начинают] вожделенно зариться [на престол] и дерзновенно пользуются случаем для достижения [своих изменнических] целей», – предостерегают «Заветы» [1, с. 1587, 1596].
 
Как видим, наличие внутренней крамолы или же ее возможность при определенных обстоятельствах присутствуют в тексте «Заветов» достаточно ощутимо. Вполне естественно, в данном случае дело не ограничивается простой констатацией. Составитель «Заветов» дает целый ряд рекомендаций (зачастую в приказном тоне), как избежать угрозы внутреннего сопротивления или же нейтрализовать его. Этот аспект представлен в тексте весьма многообразно и имеет немалый интерес для характеристики того времени, а также настроений основателя династии Мин.
 
Если попытаться суммировать общий смысл содержащихся в рассматриваемом памятнике наставлений, то все можно свести к приоритету собственных, единоличных решений императора во всех важных государственных вопросах и сугубой осторожности во всех аспектах публичной и частной жизни монарха в сочетании с твердостью, граничащей с жестокостью.
 
Выше уже цитировалась поданная в виде констатации факта рекомендация последующим правителям, чтобы всеми делами руководил только «императорский двор», иначе говоря, – лично император. Ниже по тексту, в другом разделе эта рекомендация дана конкретнее и несколько шире: «Строя тонкие расчеты, [следует] исходить единственно лишь из своих собственных [соображений], вникая во [все] обстоятельства, предвидеть смуту, предотвращать беду [и] остерегаться опасности. Если действовать без особой осторожности, воли и мужества, [то] династия подойдет к концу и падет, а наступившее [сейчас] умиротворение [будет] кратковременным, как появление [на небе] Утренней звезды» [1, с. 1599, 1600].
 
В связи с этим, основатель династии настаивал на деятельном образе жизни своих преемников, считая это одним из немаловажных средств для сохранения спокойствия и порядка в стране. «Сын Неба (т. е. император – А.Б.), [осуществляя] общее руководство множеством [государственных] учреждений, [должен] поздно ложиться [спать] и рано вставать, напряженно думая, печалясь и заботясь единственно лишь о трудном [деле] управления Поднебесной (Китая – А.Б.)», – гласят «3аветы» [1, с. 1596]. Отсюда неоднократные призывы-повеления своим последователям на троне не быть «ленивыми и нерадивыми». Но здесь просматривается несколько разная целенаправленность данных советов. В одном случае, это напрямую сопрягается с предотвращением козней «коварных и вероломных»: «Если [вести] нерадивую жизнь, то беды непременно возрастут... Всегда, и днем, и ночью не смейте быть ленивыми и нерадивыми. [Тогда] никто не сможет подстеречь самого [государя], и [управление] государством непременно не будет утеряно» [1, с. 1592,1593]. В другом – с поддержанием государем имиджа строгого владыки: «За исключением [случаев] подверженности болезням, в благополучные времена не смейте быть ленивыми и нерадивыми. Это послужит причиной того, что люди [станут] трепетать перед Небом (иносказательно – монархом, воплощающим волю Неба. – А.Б.), а государство – преуспевать» [1, с. 1600]. Но если учесть, что удержание подданных «в трепете» также должно было служить предотвращению внутренней крамолы и обеспечению «устойчивости» династии, то можно сказать, что в обоих отмеченных случаях преследуется одна и та же цель.
 
Что же касается содержания народа в страхе перед могущественным властителем, то этот мотив также выступает в «Заветах» как принципиальная позиция, рекомендуемая преемникам для укрепления своего положения. Путь к достижению этого видится в «строгости» законов и, соответственно, суровости наказаний: «Ведь [когда] законы строги, люди испытывают страх; от страха становится меньше совершающих преступления, и поэтому оказывается возможным сохранить [больше] людских жизней» [1, с. 1680]. Наряду со своеобразной «гуманной оберткой», здесь проступает все та же цель – предотвратить «преступления», которые в немалой степени понимались как непослушание власти и, следовательно, подрыв ее основ. Такая связь достаточно ясно прослеживается в тексте «Заветов»: «Тех, кто подвержен вероломству, своеволию, порочности и обману, чья преступная натура очень глубока и это ясно без сомнений, по специальному [моему] приказанию [подвергать] дополнительным наказаниям помимо [установленных] законом, в расчете на то, чтобы люди знали, чего следует остерегаться, и не смели с легкостью преступать закон» [1, с. 1595]. И вообще, наказание – дело богоугодное: «Наказание побуждает к хорошему и доброму, поэтому медлить [с ним] – это [означает] непременно прогневить Небо». [1, с. 1595]. Все серьезные судебные дела в стране требуют, по мнению Чжу Юаньчжана, личного контроля со стороны императора. Но, с другой стороны, не стоит медлить и с награждением имеющих заслуги подданных [1, с. 1595].
 
Однако насколько можно заключить из последующего текста, Чжу Юань-чжан полагал, что суровость пресечения «вероломных» должна дать достаточно скорый результат, и поэтому в дальнейшем не потребуется: «Воистину – это (выходящие за рамки установленного меры наказания. – А.Б.) исключительные меры, применяемые во время пресечения скверны, [проистекающей от] вероломных и своевольных. Государям, которые поддерживают дело [управления страной] на прежнем уровне (имеется в виду – получившим престол по наследству. – А.Б.), [должно] пользоваться обычными законами» [1, с. 1585]. Напомним, что, как отмечалось выше, он даже предостерегал своих преемников от чрезмерного и немотивированного применения суровых мер.
 
Еще одна гарантия поддержания длительного порядка и внутреннего спокойствия в стране виделась основателю династии Мин в незыблемости тех законоустановлений и правил, которые он установил: «Каждый из моих сыновей и внуков да с почтением примет мои распоряжения! Не поступайте [с ними] по [своему] усмотрению, нарушая уже созданные мною законы. Ни одно слово [в них] не может быть изменено! [И тогда вы] не только не будете [виновны] в пренебрежении помыслами, [заложенными] в составленных мною законах, но и [получите] безграничную действенную поддержку и покровительство [божеств] Неба и Земли и духов императорских предков» [1, с. 1580, 1581]. Характерно также, что в тексте «3аветов» установление и введение в действие «правильных законоположений», каковыми, естественно, основатель новой династии считал учреждаемые им нормы и порядки, напрямую увязываются с достижением стабилизации в стране и появлением «узды для народа» [1, с. 1580].
      
Характерное для китайской этико-политической традиции предписание о том, что государь должен заботиться о народе, также преподносится в «Заветах» как одна из действенных мер по предотвращению возможной внутренней крамолы: «Каждый год с весны и до осени, из месяца в месяц в особенности следует глубоко [проникаться] заботой [о народе]. [Когда такая] забота постоянно ставится во главу угла, то народ спокоен и государство прочно... Если же [из-за недостаточной заботы] ветры и дожди [случаются] не вовремя, то народ утрачивает жизненные основы, плодятся занимающиеся грабежами воры и разбойники, пользуются представившейся возможностью и поднимаются некие вожаки [бунтарей], и сила государства подрывается» [1, с. 1591,1592].
      
Одной из важных составляющих упомянутой заботы о народе выступает в «Заветах» настоятельная рекомендация создавать запасы на случай неурожая и стихийных бедствий и расходовать их под строгим контролем. В частности: «Нельзя допускать, чтобы [о планах помощи] стало заранее известно недостойным людям, [которые] захотят направить [средства] не по назначению» [1, с. 1592]. И дело здесь не только в закономерном желании предотвратить разворовывание государственных средств, но, в контексте вышесказанного о возможных следствиях народных бедствий, опять-таки в стремлении предотвратить ситуацию, чреватую выступлениями против властей.
 
В «Заветах» предлагается также весьма оригинальный способ выявления скрытой крамолы среди служило-ученых слоев. Судить о том или ином человеке и его настроениях рекомендовалось, оценивая его конкретную деятельность на государственной службе: «Поскольку трудно распознать, порочен человек [или] добропорядочен, [то это можно выяснить] лишь предоставив ему служебную должность, чтобы испытать его в деле. При сопоставлении его ревностности и при проверке его почтительности [с проявляемыми на службе другими] станет ясно, порочен [он или] добродетелен» [1, с. 1595]. Выявив «порочных», рекомендовалось немедленно отстранять их от дел: «В минувшие эпохи по причине попустительства много раз [дело] доходило до введения в заблуждение и третирования [государя] порочными людьми, когда изначально не распознав их, все равно назначали и употребляли [на службе]. Когда же распознаешь их порочность, то разве трудно [их отстранить]!» [1, с. 1595].
 
Видя одно из основных назначений насаждавшейся им удельной системы в упрочении власти правящего рода и династии, Чжу Юань-чжан завещал своим сыновьям и последующим потомкам хранить единство в императорской семье, что опять-таки, как уже отмечалось выше, непосредственно увязывалось с предотвращением внутренней крамолы. «Из-за этого (отсутствия такого согласия – А.Б.) ниспровергается императорский двор и навлекаются тяготы на самих себя... [Поэтому] каждый [сородич] должен соблюдать установленные предками-императорами законы и не терять [чувство] долга в кровнородственной любви» – гласит текст «Заветов» [1, с. 1596, 1597].
      
Наконец, гарантия предотвращения опасности со стороны внутренней крамолы виделась в чрезвычайной осмотрительности, которая должна была сопровождать личную жизнь и поведение самих обладателей императорского престола. «Императоры и правители [уделов должны] жить в безопасности, постоянно беспокоясь о мерах предосторожности» – наставляют «Заветы» [1, с. 1592]. В частности, рекомендовалось обращать особое внимание на поддержание круглосуточной вооруженной охраны дворца, «чтобы коварные люди не могли [в него] проникнуть». Днем этой охране вменялось в обязанность «наблюдать за тем, что люди говорят и делают», ночью – ходить дозором. Самому императору предписывалось сохранять бдительность даже в общении с близкими и доверенными людьми, появляться лишь в сопровождении свиты и вооруженной стражи, отдаляясь от них, в случае особой надобности, лишь не далее, чем на 30 м, постоянно быть в доспехе и при оружии, а у дверей дворцовых палат и у всех ворот дворцового комплекса постоянно держать по оседланной и взнузданной лошади на случай внезапной необходимости побега [1, с. 1593, 1594]. В гаремной половине должна была быть выработана строгая очередность на посещение покоев государя. Завещалось воздерживаться от оказания какой-либо из женщин особого предпочтения, не допускать «своевольной власти» императриц и пресекать методом «внушения» всякое соперничество и «необоснованные речи» среди обитательниц гарема [1, с. 1599]. И все это опять-таки в контексте соблюдения личной безопасности обладателя престола.
      
С той же целью императору рекомендовалось ни с кем не сходиться в дружеских отношениях, не увеселять себя ночными попойками в узком кругу с «певичками» не напиваться, не переедать, соблюдать распорядок дня, не терять лица, опускаясь до недостойного поведения, быть осторожным и осмотрительным при каждом входе и выходе из дворцовых палат [1, с. 1594, 1599]. Особую бдительность следовало соблюдать при выезде за пределы обнесенного стенами дворцового комплекса. По возможности рекомендовалось вообще не покидать дворец. Но уж если выезд был необходим, то надлежало проверять все до мелочей: состав сопровождающих, одежду, утварь и т.д. Заодно при этом нужно было проявить пристальное внимание ко всем необычным природным явлениям и просто странностям, которые трактовались как предостерегающие знаки [1, с. 1605, 1606]
 
Наконец, обеспечению не только общепринятого культа, но и безопасности монарха должно было служить пунктуальное соблюдение ритуалов и жертвоприношений, положенных многочисленным духам и святыням [1, с. 1601–1603].
 
В данной статье прослежена лишь одна из сюжетных линий, содержащаяся в «Заветах Родоначальника царствующей династии Мин». В целом же их содержание охватывает довольно широкий круг проблем, привлекавших внимание правящего дома в конце XIV в. Но отмеченная линия весьма примечательна, поскольку помогает лучше почувствовать особенности и колорит означенного периода времени в истории Китая.
 
Литература
 
1.  Хуан Мин Цзу сюнь (Заветы Родоначальника царствующей династии Мин), – Мин чао кай го вэнь сянь (Письменные памятники начала династии Мин). Т. 3. Тайбэй. 1966.
2. Цзу сюнь лу («Записи заветов Родоначальника»), – Мин чао кай го вэнь сянь (Письменные памятники начала династии Мин). Т. 3. Тайбэй, 1966.
3.  Бокщанин А.А. Удельная система в позднесредневековом Китае. М., 1986.
4.  Бокщанин А.А. Об усилении деспотической власти в Китае в конце XIV века. – «Народы Азии и Африки», 1969, № 1.
5.  Большой китайско-русский словарь. Т. 1–4, М., 1983–1984.
 
Ст. опубл.: Общество и государство в Китае: XXXII научная конференция / Ин-т востоковедения; Сост. и отв. ред. Н.П. Свистунова. – М.: Вост. лит.,  2002. – 366 с. С. 78-87.